Михаил Боярский: «Раньше было не стыдно смотреть то, что показывают на экране»

Михаил Боярский юбилей встречает премьерой: с конца октября на сцене Театра имени Ленсовета в Санкт-Петербурге идет «Ромео и Джульетта» (16+), где Боярский играет Эскала, герцога Вероны. И хотя роль невелика, в этих минутах актер успевает воплотить все чувства и эмоции своего персонажа: ярость, властность, колебания, горе… В канун дня рождения Михаил Боярский ответил нашим коллегам из «Фонтанки» на многие вопросы, а заодно поделился воспоминаниями о старом Ленинграде и размышлениями о счастье.

— Михаил Сергеевич, недавно вы говорили, что готовы покинуть сцену. Однако в октябре этого года в Театре им. Ленсовета состоялась премьера «Ромео и Джульетты», где вы играете герцога Вероны. Нет ли тут противоречия?

— Во-первых, эта роль очень небольшая, она мне под силу. Во-вторых, хотелось помочь ребятам с курса Анны Алексахиной, играющим Ромео и Джульетту, для которых это практически первая самостоятельная работа в труппе. Возрастных актеров в спектакле нет, всем по двадцать с небольшим — и я, единственный. К тому же объем работы небольшой, я с удовольствием ходил на репетиции и, чем мог, помогал им. По-моему, спектакль получился, это плюс нашему театру большой.

— И как вам работалось с молодыми коллегами?

— Там практически нет прямых сценических контактов: я играю такую «одинокую» роль, мало взаимодействую с другими актерами. Но никаких вопросов ко мне у них не было, как и у меня к ним. Они работали с режиссером Марией Романовой, а я с удовольствием помогал, когда было нужно. Если помог, то я очень рад.

— Нынешнее театральное молодое поколение — какое оно?

— Очень разное — с разными школами, с разными пристрастиями. Мне вот очень нравится этот курс Анны Алексахиной, я видел их студенческую постановку «Война и мир», где наши Ромео и Джульетта играли Пьера Безухова и Наташу Ростову. Ребята замечательно обучены, они исповедуют ту школу, которую исповедует и Театр Ленсовета, поэтому у нас с ними намечается большой серьезный разговор на долгие годы. Если они приживутся здесь, если им понравится, то это будет очень хорошее поступление, которое необходимо нашему театру.

— А вы помните, как сами первый раз выходили на сцену?

— Конечно. Но было очень страшно, так что воспоминания туманные. Слава Богу, что я вышел с той стороны, с которой нужно, и сказал то, что должен был. То есть самые простые вещи, которые нужно было сделать, я сделал, но это было очень трудно. Потом постепенно, начиная с самых маленьких, незаметных ролей, я успокоился, к тому же мне очень помогли мои старшие товарищи, которые руководили мной, доверяли во всём. Таким образом я добрался до сегодняшнего дня.

— Был такой момент, когда вы почувствовали: «Вот, я всё умею, уверен, можно не волноваться?»

— Нет, такого нет до сих пор. Я до сих пор не уверен во многом. Но количество перешло в качество, когда я стал играть по 38 спектаклей в месяц, участвуя и в массовках, и в эпизодах, и в главных ролях. Вот тут пришла не уверенность, а, как бы вам сказать, профессиональное понимание своего служения на сцене. Я почувствовал себя более-менее в своей тарелке.

— Есть роль из того периода, которую вы любили?

— Вряд ли ее кто-нибудь помнит сейчас и видел, но был такой спектакль «Станция» (18+) по пьесе Назыма Хикмета про революционные российские времена, я там играл пленного турка Османа. Вот она мне запомнилась тем, что Игорь Петрович Владимиров сказал после репетиции: «Ты на верном пути и можешь делать в этой роли всё, что захочешь», — это меня очень раскрепостило. Я стал абсолютно раскованным и правда позволял себе в этой роли очень многое.

— Вы ходите в театр?

— Конечно, хожу, и не только в Петербурге, но и в Москве. Я ведь работал в ленинградском Театре имени Ленинского Комсомола, играл там Овода. Но это было исключение, конечно: я, по сути, однолюб, я привык к Театру Ленсовета, к той труппе, которая уже, конечно, поредела очень сильно, к руководству Игоря Петровича Владимирова и Олега Александровича Левакова. Эти режиссеры, которых уже нет, этот театр — мое, родное, поэтому я чувствую себя здесь комфортно.

— Что вам нравится и не нравится в современном театре?

— Я люблю актерский театр. Русский психологический театр, искусством которого владели Товстоногов, Ефремов, Владимиров. Он есть, есть интересные актеры. Для такого театра я хороший зритель, мне очень нравится. Но как только в это вмешивается театр режиссерский, я смотреть прекращаю. Я не очень понимаю современную режиссуру. К тому же актеры в таком театре плохо обучены, а постановка всё же воспринимается зрителями через артистов. Но режиссерский театр — тенденция довольно серьезная и, наверное, надолго. Может быть, пройдет рано или поздно. Понимаете, я хочу смотреть Чехова так, как он написал. Хочу видеть Шекспира, а не фантазии режиссера на тему. Такие вещи можно рассказывать дома супруге — а зрителей оставьте в покое.

— Посоветуете что-нибудь посмотреть?

— Нет, я не люблю давать советы.

— Кино радует чем-нибудь?

— Я редко хожу собственно в кино, а то, что я вижу по телевидению… Меня не устраивает материал. Он очень слабый, я не представляю, кто такое пишет. Раньше было все-таки не стыдно смотреть то, что показывают на экране. Я на телевидении и в кино играл в фильмах по Мольеру, Лопе де Вега, Дюма, Вампилову. Мы играли с Ефремовым, Козаковым, Леоновым, Чуриковой, Фрейндлих, это был мощный материал, было что играть. И вот благодаря тому, что было что играть, — появлялись такие актеры, как Алексей Петренко, например. В том, что сейчас снимают, затраты актерского мастерства минимальны, и сильных актерских работ очень мало. Современное кино не дает такой возможности.

— Я часто, чтобы понять, что именно могут или не могут современные киноактеры, хожу на них в театр.

— Ну вот.

— Из собственных ролей в кино — какая ваша любимая?

— С наибольшим удовольствием я снимался в телевизионном «Тартюфе» (18+) у Яна Борисовича Фрида, потому что и материал фантастический, и партнеры. Стржельчик… ну я даже не буду перечислять всех. Это, конечно, большое счастье.

— Я очень люблю вашу роль в «Старшем сыне» (12+), спасибо вам за нее. А «Мастера и Маргариту» (18+) вы смотрели?

— Бортко?

— Нет, Михаила Локшина.

— Если он шел в кино, точно не видел. А сериал Бортко мне нравится, я вообще очень ценю этого режиссера. «Собачье сердце» (12+) — это же просто классика, навсегда. В его «Мастере и Маргарите» (18+) потрясающая музыка Игоря Корнелюка, замечательные артисты. Этот фильм мне по душе, я с удовольствием его посмотрел.

— То, что вы совсем перестали сниматься, — это тоже из-за слабых сценариев? Предлагают, и вы отказываетесь?

— Отказываюсь, потому что материал не достоин зрителя. Если будет что-то хорошее, я, конечно, соглашусь. Но ведь не всякому так везет. Очень повезло Евгению Евстигнееву: он получил подарок судьбы от Бортко, снялся в «Собачьем сердце». А сейчас попробуй найди роль, ради которой ты можешь, так сказать, встрепенуться. Я пока таких ролей не встречал. Не только у себя, но и у своих партнеров. Думаю, ее уже и не будет — я давно не видел даже сценария, который мне было бы интересно прочитать, не то что в нем участвовать. Драматургия очень страдает и в кино, и в сериалах.

— Вы смотрите сериалы?

— Конечно, смотрю, но какие конкретно — даже вспоминать не буду. В большинстве случаев просто не тот уровень, которого я жду, потому что, если бы это было так, я не оторвался бы. Смотрел бы, как когда-то «Место встречи изменить нельзя» (12+), или «Семнадцать мгновений весны» (12+), или «Сагу о Форсайтах» (16+). Теперь пропустил серию — и не жалко. Слава Богу, меньше времени потратил.

— А на что теперь хочется тратить время?

— На семью, на детей, на общение с дорогими друзьями, которых уже всё меньше и меньше остается. Человеческое общение — это большая радость.

— На стадионе бываете по-прежнему?

— Сейчас уже реже, чем раньше. Стадион «Петровский» был уютным и доступным для простого зрителя. А сейчас добираться до «Газпром Арены» мне довольно сложно, поэтому не каждый месяц посещаю. Но жду, что в 2025 году «Зенит» снова станет чемпионом страны, тогда обязательно пойду на стадион поздравлять их.

— Думаете, станет?

— Шесть раз был уже, к столетию клуба просто обязан. Вообще, сейчас такое турбулентное состояние у всех команд: «Краснодар», «Локомотив», «Спартак» очень сильно подтянулись. Но это не значит, что «Зенит» сдаст свои позиции. У нас сейчас интересные соперники. Думаю, это даст свои плоды, и мы будем наблюдать хороший футбол.

— Семак — великий тренер?

— Смотрите: шесть раз подряд при нем «Зенит» стал чемпионом страны. Это показатель. Он и футболист был интересный, и тренер очень хороший. И Тимощук Толя, который там очень серьезно работает, и вся команда у него очень хорошая. Да, Семак молодец.

— Болельщики наших соперников любят говорить, что «Зенит столько раз выигрывал чемпионат, потому что обстоятельства благоприятствовали: то пандемия, то денег много, то еще что-нибудь…

— Ну болельщики на то и нужны, чтобы обсуждать. Я судить не возьмусь, я же не Геннадий Орлов, который в этом соображает. Я просто поддерживаю свою команду. Что бы с «Зенитом» ни случалось, неудачи в конце полугодия и так далее, я всё равно стараюсь их окрылить, поддержать и настроить на положительный, на мажорный лад — чтобы в дальнейшем, к концу сезона, они себя максимально проявили.

— Вы неистовый болельщик?

— Нет, я нормальный (улыбается).

— То есть если всё на поле идет не так, вы на трибуне не кричите, не ругаетесь?

— Теперь уже нет. На «Петровском» было, потому что там же был шанс докричаться! А на «Газпром Арене» это бессмысленно. На таком стадионе ничего не слышно. К тому же раньше все, кто сидели рядом, были мне знакомы — а теперь я не знаю, где я нахожусь и с кем. Я просто на таком пространстве теряюсь.

— Вы гуляете по городу?

— Не как все нормальные люди, потому что светиться не хочется, так что получается нечасто. Но все-таки гуляю — по старым прекрасным улочкам, по Моховой, где я учился, где прошла молодость… Обожаю переулочный Петербург. Когда красивая осенняя погода, я Петербург люблю как свою квартиру. Люблю в Летнем саду погулять и по Неве пройтись. На машине проехаться люблю по красивым проспектам. Пешком вместе со всеми иду по городу, когда идет Бессмертный полк. Не так это мне легко, но тем не менее я стараюсь не пропускать такое знаменательное событие.

Петербург полон воспоминаний. Гончарная улица, где я родился, Полтавская и Московский вокзал рядом — там прошло мое детство, там я научился кататься на велосипеде, на коньках, в общем, все детские забавы, которые были, прошли вот в этом районе. Обожаю Дворцовую площадь — особенно ночью, когда никого нет, только играет одинокий трубач. Для меня с этим местом многое связано: тут выступали знаменитости типа Пола Маккартни, тут прошли сотни концертов, в которых я тоже принимал участие. Первое выступление было еще в армии: я тогда шел на параде в качестве барабанщика.

— А почему вам именно барабан дали?

— Спросили: «Что умеешь?» Я говорю: «Пианино, гитара». «Что ж ты теперь, — отвечают, — в строю будешь рояль толкать, что ли?» В оркестре нужны были духовые, но я сразу сказал, что это не освою. Тогда мне дали большой барабан, быстренько обучили, и вот я принимал участие в параде. Потом, после армии, ни разу палочек в руки не брал.

— Какие места вызывают у вас грусть?

— Кладбища, конечно. И не только в Петербурге, особенно на Охте, но и в Москве, где похоронено много моих друзей, родных, близких. Да и очень многие улицы связаны с людьми, которых уже нет. Идешь, вспоминаешь: вот тут пацанами бегали, гуляли, тут знакомились, тут играли на гитарах, тут слушали рок-музыку. Все эти воспоминания, они грустные, конечно, «Амаркорд»* (16+) полный. Но из этого соткана жизнь — из воспоминаний: и горестных, и радостных.

— Где вам хорошо до сих пор?

— Театр, Владимирский проспект. Это мне ближе всего. И, конечно, там, где я живу: Мойка, дом Пушкина, Дворцовая площадь, Марсово поле, Большая и Малая Конюшенные — весь этот пятачок центра. Старый город, родные пенаты.

— Вы много времени проводите с внуками?

— Стараюсь как можно больше, потому что я заряжаюсь от них здоровьем и настроением. С ними всегда весело. Приятно им делать подарки, разговаривать с ними, смотреть, как они на глазах растут. Очень быстро всё: раз — и уже в школу, раз — и уже в институт, раз — и уже профессия в руках. Это очень интересно. Когда много детей — это счастье.

— Сами чему-то учитесь у них?

— Непосредственности, которая очаровательна сама по себе. Я завидую, что они по-настоящему непосредственны, мне-то моя профессия диктует быть непосредственным и органичным. Но сколько ни учись — у тебя всё равно не получится как у ребенка. Вот эта искренность и светлые глаза, не затуманенные взрослыми проблемами… Большое счастье смотреть на чистый лист бумаги, который потом они украсят теми каракулями, которые жизнь приготовит. А сейчас это просто очень красиво.

— Вы чем-то взаимно делитесь с внуками? Они вам, например, музыку, вы им тоже что-нибудь?

— Нет, в основном нет. Гаджеты, упаси Бог — татуировки, крашеные волосы — всё это они приносят, конечно, из школы или из двора. Ничего нового, что я бы принял, в этом нет, как раз наоборот. Я пытаюсь их оторвать от виртуальной, потусторонней жизни, вернуть в сегодня, чтобы они знали, что такое рассвет, закат, что такое речная вода и гладь озера, что такое лес, что такое грибы, что такое читать хорошие книги и не смотреть телевизор, что такое посидеть в семейном кругу, пообщаться, поиграть в домашние игры. Вот, пожалуй, самое главное, чем я с ними могу поделиться. А их увлечений я совершенно не касаюсь. Я пытаюсь вместе с родителями оградить их от гаджетов современных, виртуального мира, который, к сожалению, неизбежно их увлекает.

— Получается?

— Стараемся, стараемся. И родители этим заняты всерьез, и мы с бабушкой тоже.

— Вы строгий дедушка?

— Нет, не строгий. Мне не за что их ругать. Я, кстати, стараюсь, так сказать, минимизировать давление на малышей и поэтому ничего не заставляю делать, ничему не учу всерьез. При этом я не хочу вмешиваться в воспитание внуков. Родители вправе поступать так, как считают нужным. Конечно, они заставляют своих детей читать, изучать языки, какие-то есть репетиторы, школы и так далее. А я только даю дополнительную любовь.

— 75 лет — красивый юбилей, за плечами большой жизненный опыт. Оглядываясь назад лет на тридцать — вы что-то исправили бы? Посоветовали бы что-то себе 45-летнему?

— Нет. Когда мне было 45, я все сделал правильно: я работал 24 часа в сутки. Я был завален работой, как раб на галерах, — красивое выражение (улыбается). Я вкалывал в театре, в кино, на телевидении, на радио, на студии звукозаписи, я максимально себя истратил. Поэтому к своему возрасту я подхожу, скажем так, с пустой корзиной. Всё, что мог, я из нее достал и отдал людям, уже окончательно, бесповоротно. Сейчас уже мало что осталось: несколько спектаклей, может быть, какие-то небольшие роли в кино. Всё, что мог, я сделал. Я себя за это не ругаю. Нужно и своей судьбе не навредить, и зрителям. Может быть, есть даже какой-то перебор, необязательно было в таком количестве. Цитируя актера Сергея Филиппова — «Я много, очень много работал, много сделал и очень многого не сделал. И вот то, чего я не сделал, — это самое лучшее в моей жизни». Я считаю так же.

* «Амаркорд» — картина Федерико Феллини, основанная на воспоминаниях режиссера о собственном детстве. На романьольском диалекте Римини, где вырос Феллини, слово означает «я вспоминаю».