Мария Миронова, актриса, заслуженная артистка РФ: «В театре нужно уметь обнажить свою душу»

Мария Миронова – одна из самых востребованных театральных актрис нашего времени, звезда отечественного кинематографа и продолжательница знаменитой актерской династии. О том, почему она не любит ударяться в воспоминания, за что не любит журналистов и почему считает себя «несвоевременным человеком», актриса рассказала в интервью нашему изданию.

– Мария Андреевна…

– Можно просто Мария (Улыбается). Я всегда всех прошу называть меня Марией. На мой взгляд, в этом есть доля уважения к человеку. Мне не нравится, когда ко мне обращаются «Маша», и я не люблю, когда коллеги или пресса называют меня уменьшительно-ласкательно «Машенькой». Так меня могут только дома называть.

– Мария, вы потомственная актриса: дедушка по папиной линии – актер, бабушка по маминой линии – актриса, мама и папа – актеры. Что вы помните из своего детства?

– Честно говоря, в памяти детских воспоминаний осталось мало. Когда я читаю актерские мемуары, у меня даже возникает некоторая зависть к их авторам. Я сразу начинаю думать, что бы я смогла написать когда-либо в своих воспоминаниях. И поняла совершенно ужасную вещь – у меня в памяти провалы. Кроме адреса, по которому я жила, почти ничего не помню. Ну, может быть, еще странички на полторы я бы наскребла. Наверное, это не мое – хранить все в памяти. Кроме того, я и сама не очень люблю ударяться в воспоминания. Тем более, с каждым первым, кто меня к этому призывает. Вы уж извините. Просто моя профессия публичная, вся жизнь всегда на виду у народа. А так хочется, чтобы оставались какие-то личные вещи, чувства, мысли и воспоминания. Так сказать, личная территория в жизни.

– Правда, что когда-то вы мечтали стать балериной?

– Да, но не сложилось. Наверное, потому я человек настроения: когда я готовилась к поступлению и пришла на первый тур, у меня просто было плохое настроение. Мне некого винить в том, что я не стала балериной, я сама виновата.

– Читала, что для вашего папы, Андрея Александровича Миронова, стало ударом то, что вы вдруг собрались в актрисы…

– Я не знаю, где вы об этом читали, но больше верить тому источнику нельзя: мой папа умер, когда я еще училась в школе, а в актрисы я пошла уже спустя некоторое время после того, как его не стало. Осознанное желание посвятить себя сцене появилось после того, как я родила ребенка.

– Вы часто встречаете о себе неправду в СМИ?

– Очень. Журналисты берут за основу какой-то один реальный факт, который обрастает у них как минимум десятью вымышленными фактами, а в результате получается полная ложь. Вот поэтому на личные темы я не разговариваю с прессой.

– Простите, я читала интервью с вами и не одно… Складывается впечатление, что вы принципиально ничего не рассказываете об отце... Почему?

– Предпочитаю говорить о вещах, которые кому-то могут помочь поменяться. Говорить с целью удовлетворить чье-то праздное любопытство просто не хочу.

– Хорошо, давайте сменим тему и поговорим о вашей работе. Вы довольны своей профессией?

– Почти. Дело в том, что профессия актера зависимая: актер выступает в роли зеркала, выражающего мысли другого человека.

– Помните свой первый успех?

– Помню первый провал. Это был мой самый первый показ, на втором курсе во ВГИКе. Мы с приятельницей решили сделать отрывок из спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Самое бредовое, что могло нам прийти в голову, – это взять костюмы из Театра сатиры, из легендарного спектакля. И самое поразительное, что нам их дали под честное слово! Это была настоящая авантюра. Аудитория была наполнена народом, у нас был первый отрывок. Когда открылся занавес, весь зал испустил глубокий вздох. Мы включили фонограмму знаменитой музыки из этого спектакля, но сам отрывок был очень слабым. Потому что занимались мы другим: гладили по ночам ленты от чепчиков и готовили пышные кринолины ручной работы. И, сделав такую мощную заявку, мы провалились с ужасным грохотом. Это потом долго обсуждалось: какая музыка, какие костюмы и какой плохой отрывок! Этот громкий провал мне показал, что нужно много работать. Потом, уже на последнем курсе, мы еще раз сделали этот же отрывок, потому что мне тот показ не давал покоя. И хотя в этот раз мы играли чуть ли не в своей одежде, зрителям отрывок понравился.

– Вы, наверное, не любите рассказывать о своих провалах в карьере?

– В юности я к этому относилась очень трепетно, а потом потеряла страх. Смотря, какой провал, конечно. Иной раз понимаешь, что зритель твою роль, поведение твоей героини может не принять, но тебе до того хочется сыграть эту роль, эту героиню, что ты закрываешь на это глаза…

– Получается, что актер работает для себя, а не для зрителя?

– Отчасти. Мне очень важно общение со зрителем. Театральная сцена для меня – особое пространство. Это почва для исследования человеческих мотиваций, движений сердца, души и ума. И это пространство, которое в ответ требует от тебя настоящего, честного и искреннего отношения. Если в своей работе ты сумел обнажить собственную душу, то зритель непременно начнет сопереживать твоему герою. За эту искренность и честность я люблю свою профессию. Конечно, мне можно возразить, мол, а как же страсть, которую иногда актеру приходится проживать на сцене? Но не кажется ли вам, что страстному по натуре человеку лучше страсть прожить на сцене, чем в реальной жизни? И своей игрой помочь другим, сидящим в зале, разобраться в собственных эмоциях и переживаниях...

– Мария, вы как-то сказали, что легко и много отказываетесь от ролей в кино, а в театре – нет. Показалось, что к кино вы относитесь – более прагматично, что ли, чем к театру, который воспринимаете как свой дом.

– Так и было до недавнего времени. Для меня все поменял Александр Николаевич Сокуров. Его фильмы. Он открыл невероятный космос и понимание того, что в кино может существовать великое искусство, философия, не завязанные на технологию, на коммерцию, – то есть все то, что я раньше думала, принадлежит только театру. Но я ошибалась – я очень многого не знала, не видела.

– В одном из своих интервью вы назвали себя «несвоевременным» человеком. Почему?

– Потому что мне чужд темп, бег нынешнего времени. Я люблю природу. Люблю длинный кадр, если говорить о кино. Люблю естественное существование и проживание минуты. В наше время господствует рваное, клиповое мышление, когда все очень быстро, когда мобильники разрываются от звонков и ты должен успеть сделать огромное количество дел за день, когда пробки, когда ты не успеваешь увидеть глаза человека… Я периодически пытаюсь останавливаться, чтобы понять, о чем мы здесь вообще? И почему?

– А как это – остановить мгновение?

– Вообще достаточно просто. Я отключаю мобильный телефон, отказываюсь от всего лишнего в профессии и… иду, например, на выставку Караваджо, причем специально отстою очередь в музей… Ведь тут важно не просто прорваться, посмотреть три картины и в пять по времени убежать… А посетить выставку, как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой. И вот если мне удается нечто подобное, то потом я снова могу выходить в жизнь и чувствую, что снова полна сил.

– Мария, ваши героини, как правило, очень жесткие женщины. Но такая жесткость обычно свойственна мужчинам. Что вы сами думаете по этому поводу?

– Я на самом деле человек двойственный. Могу быть абсолютно нежной, прозрачной и беззащитной. Но могу быть и очень целеустремленной. Например, когда нужно кого-то защитить. Когда я несу ответственность не только за себя, но и за других людей, за какое-то дело, тогда у меня включаются несколько иные качества.

– В вас есть что-то мужское?

– Скорее да, чем нет. Был такой период в жизни, когда я жалела, что не родилась мальчиком. Женщина должна в большей степени заниматься семьей. Я люблю свою семью, но заниматься всецело только ею не могу.

– Мария, вы очень красивая актриса. Наверняка, вам часто делают комплименты?

– Не буду скрывать, часто. Поэтому для меня они в какой-то момент стали звучать равнозначно фразе «Не желаете ли водички попить?»

– Я вот к чему: зачастую люди с такими отличными внешними данными, да еще и при известной фамилии, расслаблялись…

– Поняла. Слава Богу, так сложилось, что я с детских лет чувствовала некую ответственность внутри себя. А в зрелом возрасте еще и за маму, за брата, за сына. У меня никогда не было такого, чтобы я сидела, ничего не делала, а у меня что-то было. Мне постоянно приходилось решать какие-то проблемы, и я к этому привыкла.

– У вас есть благотворительный фонд. Когда он появился? Когда вы почувствовали, что хотите творить благо?

– Когда судьба свела меня с Маргаритой Александровной Эскиной, царствие ей небесное. Она была директором Дома актеров. И как-то на вручении очередной премии я обратилась к ней за советом. Мне очень хотелось сделать что-то для нее, для Дома актеров. А что именно нужно сделать, я не знала. Она мне дала подсказку. Мы устроили обед для пожилых актеров, ветеранов сцены. Собралось на нем человек тридцать, все седые такие уже, всем лет за семьдесят. Мы с ними посидели, пообщались, а потом им вынесли подарочные конверты. Мы специально это в конце мероприятия сделали, чтобы никого не обидеть. Тот день был счастливейшим в моей жизни. Я могу его сравнить только с днем, когда родился мой сын. Реакция, которую я увидела, навсегда осталась в моем сердце. Они плакали, они не могли поверить, что им кто-то просто так дал денег. В каждом конверте лежало по 15-20 тысяч рублей, но они вели себя, словно я им миллионы на счет перевела. Тогда, во время обеда, я не только увидела проблемы ветеранов, но и напряженно стала думать, как же их решать. Нас, работающих актеров, способных помочь, – много. Так почему бы нам всем не скинуться? Я стала искать единомышленников. Первым, о ком я подумала, был Женя Миронов. В тот момент я играла в спектакле «Кармен. Исход» в «Театре Наций», художественным руководителем которого Евгений Миронов является. Встретились на следующий же день. Оказалось, на эту тему он тоже очень давно думал. И тогда он предложил создать Фонд. Теперь Фонд – большая часть моей жизни. И хотя есть свои трудности, но они не сопоставимы с той радостью, которую испытываешь, оказавшись кому-то полезной.

– Не случалось ли у вас разочарований за время работы в Фонде?

– Знаете, одно из главных открытий, которое я сделала, – все, к кому я обращалась, откликнулись на призыв помочь, никто не остался безразличным. И это не дает мне остановиться. Фонд действительно связывает между собой людей. Ты понимаешь, что, собирая деньги на медикаменты, питание, операции, занимаешься не ерундой. Когда встречаешься с ветеранами, выступаешь для них, становишься свидетелем живой связи поколений. И понимаешь, если связь эта прервется – жизнь утратит смысл. Получается все как в притче Евангелия, когда одной маленькой рыбкой были накормлены полторы тысячи человек.

– Ваш благотворительный фонд специализируется на помощи именно пожилым актерам. Вы хотите чтобы о вас заботились в старости?

– Честно сказать, об этом я думаю пока меньше всего. Конечно, если бы было так, было бы здорово. Но я не преследовала цели открыть благотворительный фонд, который в далеком будущем сделает благо для меня, старенькой и немощной. Когда-то я была маленькой, меня обували, одевали, кормили, гладили и целовали с утра до ночи. А потом наступил момент, когда я поняла: очень много уже дали. Думаю, у каждого такие моменты в жизни наступают. И впоследствии ты должен не то чтобы это отдать, но, если у тебя есть сердце, позаботиться о людях, которые уже не могут заботиться о себе сами в связи со своим возрастом. У тебя есть возможность, ты можешь зарабатывать, у тебя еще все впереди. А у них жизнь прожита, у них крошечная пенсия, им нужны лекарства и у них много других проблем.

– А как вы пришли к этой вере?

– Ну, вот пришла... Знаете, вера – это личная территория, это такая тема, которую не следует выносить на обсуждение. Должна быть вера в собственные силы и в правильность поставленной цели. А еще надо верить, что Господь поможет тебе силы эти не потерять и цели этой достичь.

– Мария, я помню, что вы на личные темы с нашим братом не общаетесь, но не могу не спросить, о вашем расставании с Алексеем Макаровым… Вы были одной из красивейших пар в актерской среде. Не сошлись характерами?

– Я часто слышу, когда говорят, мол, люди разошлись по непримиримым противоречиям. Страсти нет. Никто не хочет мириться без страсти. И ответственности нет. К сожалению, женщины сегодня чувствуют за собой все больше и больше ответственности. Чем больше ответственности женщина на себя взваливает, тем больше расслабляется мужчина. Чем больше она на себя берет, тем меньше ему остается. А чем меньше он начинает чувствовать свою силу, тем больше ему хочется туда, где он эту свою силу будет чувствовать.

– А когда вы расстаетесь с человеком, вы расстаетесь навсегда? Сжигаете все мосты? И больше никогда не общаетесь?

– Я прощаюсь с человеком окончательно только тогда, когда его забирает Господь Бог.

– Сами мужчины утверждают, что женщину любить по-настоящему нельзя: тем самым роняется мужское достоинство. Еще они говорят, что миссия женщины – оформление быта и подношение сухариков к пиву для мужчины…

– Что роняется? Как можно это уронить?! Я не поняла вас сейчас… Мне жалко мужчин, которые так думают. Это закомплексованность. Меня больше привлекают мужчины, которые ничего не боятся уронить, потому что они этим владеют. Любовь – это когда ты человека бережешь, а не заставляешь его таскать себе сухарики, тапочки и что-то еще.

– Любовь и страсть – это одно и то же?

– Это очень разные вещи. Страсть всегда узка, она хочет сделать хорошо только себе. В отличие от любви, которая хочет сделать хорошо другому.

– Что должен давать мужчина женщине, а женщина мужчине?

– Хороший вопрос. Хорошо, когда вообще что-то дают, когда люди хотят что-то давать друг другу. В наше время все чаще задают вопрос «А что мне с этого будет?». На самом деле мы друг другу ничего не должны и ничем не обязаны. Но когда у человека есть душевный порыв и он хочет что-то дать ближнему, это уже замечательно. Значит, есть хорошая основа для отношений.

– Каков, на ваш взгляд, идеальный мужчина?

– Нет такого. Поэтому приходится принимать их такими, какие они есть.

– Хорошо, а какие мужские качества вы воспитываете в своем сыне?

– Цельность. Я учу Андрея сохранять свой внутренний мир, не размениваться на мелочи. Но сегодня ему уже 20, всему, чему могла, уже научила. Дальше сам. Раньше я иногда была строга с ним. Считаю, что чем строже родители с ребенком в детстве, тем проще ему будет жить, когда он вырастет.

– Вас когда-нибудь доставали поклонники?

– Случалось. Одно время на мои спектакли приходил человек странного вида, в очках, высокий, он всегда сидел на одном и том же месте на четвертом ряду, а после спектакля всегда ждал меня на служебном входе и оставлял письма. Я их не читала никогда, а потом как-то взяла и прочла. Из письма я поняла, что он лечится в клинике для душевнобольных. Мне стало не по себе. В следующий раз после спектакля мне передали картину в черном целлофане, а на ней – две белые розы. Было очень страшно, прямо повеяло фильмами ужасов! А потом этот человек как-то пропал из моей жизни, и я вздохнула с облегчением. Хотя так говорить сейчас, наверное, некрасиво и нехорошо с моей стороны. Кто ведь знает, что с ним случилось…

– Мария, напоследок пожелайте что-нибудь нашим читателям...

– Желаю, чтобы ваши близкие были здоровы и счастливы, чтобы не было войны, чтобы люди не сходили с ума, чтобы не боялись ответственности и не переводили в сложных ситуациях стрелки друг на друга!