«Мне 33 года, и у меня кризис среднего возраста». Мужчина — об отчаянии и ложном чувстве никчемности

Нежелание идти на работу, депрессия и осознание собственной никчемности... Кому-нибудь из вас это знакомо? Вот и наш автор Дмитрий Карпов однажды утром проснулся и понял, что всё в его жизни идет кувырком. Публикуем его авторскую колонку о кризисе среднего возраста.

Я не помню, кем хотел стать в детстве. Не космонавтом точно. Но и не дворником. Кажется, юристом, раньше это казалось пределом успешности. Но стал журналистом. Не потому, что поменялись ценности. Просто пошел по пути наименьшего сопротивления. Так вышло, что вся моя жизнь — путь наименьшего сопротивления.

И это легло в основу неожиданно нагрянувшего кризиса. Наверное, это он и был, знаменитый, великий и ужасный кризис среднего возраста.

Мне тридцать три. Давайте отбросим сразу скептические восклицания типа «Ха, где ты, а где средний возраст!» Учитывая мой образ жизни, вполне себе средний. Если уже не переваливший основательно за половину. Вся жизнь подобна стрекозе из басни Крылова. Ты все пела? Это дело, так поди-ка попляши. То есть по приколу.

По приколу надоела учеба к восьмому классу. По приколу перестал учиться, сообразив, что учителям проще наставить мне троек в аттестате и вышвырнуть за дверь, чем отчислять, портить репутацию заведения. По приколу отсидел с тройками в шараге и понял, что со своими приколами я остался у разбитого корыта. Бывшие одноклассники заканчивали университеты. Бывшие однокурсники пошли работать по профессии. Я, вечный троечник и раздолбай, остался не у дел. То в охранники устроюсь на полгодика, то унитазы продавать в строительный магазин.

Все это время зрело ощущение собственной неполноценности. Оно наливалось бордовым гнойным прыщом, но пока не прорывалось. Все чаще появлялись апатия и понимание, что успешных друзей я уже не догоню, даже если начну что-то делать, а значит, зачем вообще пытаться? Нет, редкие проблески, конечно, случались. Во время одного из таких проблесков я по приколу поступил на вышку. Просто проснулся с похмелья и пошел подавать документы, замучило перманентное презрение к себе. Повезло, пробился на бюджет, по приколу, конечно. По приколу отучился пять лет и получил красный диплом. Нет, гордиться нечем. Красный диплом журналистики. Наверное, самой простой профессии из всех.

Но жизнь по приколу — это жизнь в долг. Нельзя существовать только за счет всплесков и положительных эмоций. Настоящий сильный человек — не тот, кто заскочил на вершину со встречным ветром. А тот, кто полз, получая по роже летящими камнями, проваливался в трещины. Вот я — не сильный. И когда ветра дунули чуть сильнее, их оказалось достаточно, чтобы столкнуть в психологическую пропасть…

И случилась жесть. Жесть, которая намотала меня на депрессию, как станок наматывает на вал токаря, забывшего закатать рукав.

Все началось с осознания собственной никчемности. Оно назревало давно и наконец накатило девятым валом. Гнойный прыщ наконец-то лопнул. Чего я добился в жизни? Да ни черта хорошего. Большинство одноклассников успешны, купили дорогие машины, зарабатывают большие деньги. Многие из них уже начальники. Я слышал об этом от третьих лиц, на встречи выпускников не хожу — эти переполненные понтами тусовки сделают мне только хуже.

Реальность навалилась жестким похмельем. Ошалелый сидишь на обочине бытия и шлепаешь ртом, подобно рыбе на берегу. Жизнь пролетает мимо, как дорогие джипы проезжают мимо грязного заросшего бомжа. Вот таким бомжом я себя и ощутил. Хотя, напомню, уже было за спиной высшее журналистское образование (вместо юридического) и должность внештатника (вместо руководителя).

Следом накатила волна бессмысленности всего происходящего. У меня резко снизилась продуктивность. Все стало казаться каким-то ненужным. Второстепенным.

Когда в душе появляется дыра, ее нужно чем-то заполнять. Я выбрал самый популярный и почти самый опасный способ — алкоголь и игроманию. Пить начал резко и много. Редкий день обходился без спиртного. До паленых водок не скатился, но виски и коньяк — постоянно. Потому что через призму алкоголя этот дерьмовый мир кажется чуточку ярче. А игромания… Понимаете, там, в выдуманном мире, я могу добиться многого, достичь успеха. Стать чемпионом с любимой футбольной командой, получить благодарность от спасенных заложников, построить могущественную цивилизацию и захватить мир. Думаете, это все ненастоящее? А какая разница, если есть радость от побед? И тем более, есть признание. В игре их добиться намного легче, чем в жизни (на это и рассчитана игровая индустрия).

До сих пор удивляюсь, как не свалился окончательно. Начальство ворчало, но не увольняло меня. Хватало ума не приходить на работу пьяным. Если бы уволили, то подняться, думаю, уже не смог бы.

Спасли книги. Не то чтобы я отмахивался ими от нападавших компьютера с коньяком. Книги, которые я читал до этого. До кризиса. Потому что авторы нередко передавали через персонажей ту же свою обреченность, которая случилась со мной. Вообще герой без внутреннего конфликта — какой же это герой? Так вот в книжках эти персонажи, как ни странно, выживали. Не лезли в петлю, не все даже спивались. Но главное не это. Главное — что там экзистенциальный кризис был нормой. Хреновой такой, но нормой.
Дерьмо в душе? Ничего необычного. Жизнь пуста? Ну так и надо. Люди вокруг все сволочи? А чего ты хотел? Чем ты вообще отличаешься?

И я постепенно начал выползать. Если задуматься, работа ведь не такая уж и плохая. Не гайки кручу на заводе, не двор мету. Не печатают мои глупенькие рассказы? Ну так Довлатова вообще не печатали до эмиграции (сравнил, ага). Не сею доброе-разумное-вечное? Зато и гадостей стараюсь не делать. Старуху вон через дорогу перевел (а мог бы и полоснуть, как Ленин из анекдота), денег бомжу дал на бутылку, побрился.

Я смирился с тем, что ничего особо яркого и важного в жизни я не сделаю. Не переверну ход истории, как мечтал в детстве. И это смирение стало главным символом выхода из кризиса. Я обычный. Нормальный. И другим не буду. Не стану одинаковым во всех амплуа актером Петровым. Не буду забивать голы за «Барселону». Не буду кланяться зрителям на сцене «Нашествия». И, скорей всего, не буду оставлять автографы на изданных своих книжках. И это нормально. Так и должно быть.

... Кстати, один автограф на книжке я все-таки оставил. Пару лет назад в ванной делала ремонт бригада таджиков. И один, особо стремящийся к саморазвитию, спросил, нет ли у меня случаем «Мастера и Маргариты». Книга нашлась, я подарил ее таджику. И расчувствовавшийся рабочий попросил подписать на память. Я даже растерялся: «Но ведь не я же ее написал». «Так подарил же ты!» — парировал он. И я, понимая весь идиотизм ситуации, со смятением в душе написал на первой странице: «Успеха в интеллектуальном развитии, любви и счастья. М. Булгаков». Так что, как видите, я даже за Михаила Афанасьевича оставлял росчерки, к чему мне сейчас личные автографы?

Возвратимся к нашим овцам. Чем же вызваны психологические проблемы? Сперва действительно казалось, что в вышеописанном. Нет развития, нет ничего важного, полезного, мало денег, мало известности. Но на самом деле, если разобраться, все проблемы — от несоответствия придуманного образа действительности. Я оказался слишком слаб, чтобы гнуть свою линию, не оглядываясь на других людей. Как гнул в свою очередь нищий, но совершенно счастливый Веничка Ерофеев. Нельзя быть одновременно умным, успешным и счастливым. В лучшем случае, два из трех. Для счастливых и умных успешность не приоритет. Успех и ум — следствие перманентных переживаний и ранней седины.

Вот, казалось бы, какая мне разница, что бывшие одноклассники работают директорами фирм? Почему в погоне за мнимыми материальными ценностями и, главное, в погоне за положением в обществе я наступаю на горло себе? Сохрани я ум — появилось бы умиротворенное счастье. Сохрани я его чуть раньше — пришел бы успех. Все зависит от того, в какую сторону ты умный.

И ведь, самое главное, я все это понимал. Пусть не досконально, но вполне на уровне пелевинского «Generation П»: «Человек всерьез считает, что удовольствие связано не с самим актом траты денег, а с обладанием тем или иным предметом. Хотя очевидно, что, например, часы за пятьдесят тысяч долларов как физический объект не способны доставить человеку большее удовольствие, чем часы за пятьдесят, — все дело в сумме денег».

Я отдавал себе отчет еще перед навалившимся депрессняком, что эти ценности весьма условны. Для чего мне часы за полсотни штук зелени, когда обычные китайские Xiaomi по функциональной нагрузке куда интереснее хваленых Patek Philippe? Зачем мне Land Cruiser, если моя старенькая Kia ездит в городе не хуже? На кой мне чертовы Кипры, Мальдивы или даже Крым, если вместо обещанного райского наслаждения получается сгоревшая кожа, да к тому же на фоне абсолютно гнетущего безделья? Говоря проще, зачем мне все эти условные ценности, за которыми гоняется человечество?

Все понимал — и представлял, как классно смотрелись бы дорогие часы на фоне моего вымышленного классического костюма. Футболка, шорты и китайские смарт-вотч — и больше ничего не нужно.

С другой стороны, если бы не всплески погони за общечеловеческим счастьем, то я и на этот уровень бы не поднялся. Сидел бы дома у разбитого корыта в привычной нищете девяностых.

Наверное, все происходящее нужно воспринимать естественно. Как так и надо. Обретать зрелость, которая проявится в гармонии с окружающим миром, умением философски относиться к жизни. Чемпионами становятся единицы, но ведь и опускаются на дно тоже единицы. Большинство — это золотая середина. И хоть ты тресни, шансов стать лучшим минимум. Гораздо важнее добиться стабильности, чем рвать сухожилия в спринтерском забеге за золотом. Усилий много, а результат сомнителен.

Меня сейчас больше волнует, а вдруг повторится депрессняк. Что делать, если это не среднего возраста кризис, а экзистенциальный, столь присущий современным людям? Тогда кризис среднего возраста ударит позднее и с еще большей силой. Насколько я готов к этому? И что вообще с этим делать? Ведь появятся другие вопросы, другие критерии и совсем другое похмелье…