«Врач потом призналась: „Я думала, вы не выживете“». Истории медиков и пациентов, которые победили коронавирус

Пять лет назад, в конце марта 2020 года, в России начался первый локдаун из-за пандемии коронавируса. Сотрудники офисов перешли на удаленку, школьники и студенты — на дистанционное обучение. В магазинах смели с полок гречку и туалетную бумагу, закрылись торговые центры, рестораны и кинотеатры. А выйти на улицу можно было, только оформив специальный одноразовый пропуск.

Рядом с переполненными пациентами с COVID-19 больницами наспех возводили временные ковидные госпитали, а медики в «скафандрах» работали на износ, пытаясь спасти как можно больше жизней. По данным Роспотребнадзора, за пять лет коронавирусом заразились более 23 миллионов россиян. Болезнь унесла жизни 400 тысяч людей, 223 из них — врачи.

Пока кто-то переносил вирус на ногах, другим пришлось провести несколько месяцев в реанимации на ИВЛ и кислороде. Многие из них видели смерть, но сумели выкарабкаться. Для них инфекция не прошла бесследно: отголоски болезни остаются и спустя пять лет. Журналисты MSK1.RU поговорили с медиками, которые находились в эпицентре пандемии, и с пациентами, которые отвоевали у ковида свои жизни. Публикуем их истории.

— Сначала мы ничего не знали об этой болезни. Мы смотрели телевизор, видели в новостях ужасные истории о том, как люди умирают от вируса, но это нас не касалось. И было трудно поверить, что это возможно, — вспоминает 60-летняя Наталья из подмосковного Домодедово.

Первое время ковид действительно ее не касался. Она продолжала ходить на работу — профессия не позволяла трудиться удаленно — и оформляла одноразовые пропуска, чтобы по выходным ездить на дачу. Но в самом начале 2021 года всё изменилось.

Наталья и ее семья заболели в январе. Поначалу симптомы у женщины и двух дочерей не отличались от признаков обычной простуды: температура, кашель, насморк. А потом пропали обоняние и вкус, и всем стало тревожно. Вызвали врача, сделали тест — ковид подтвердился.

Состояние женщины стало ухудшаться на седьмой день карантина. Наталье не хватало воздуха. В какой-то момент она зашла в комнату к дочери и сказала: «Мне тяжело дышать, вызывай скорую». В какую больницу ее повезут и повезут ли вообще, никто не знал — медучреждения поблизости уже были переполнены коронавирусными больными.

В итоге ее поместили в больницу соседнего города Видное. Лечение началось стремительно: антибиотики, кислородные трубки, капельницы, уколы. Но температура под 40 не сбивалась, а дышать становилось еще труднее.

— Через неделю лечения настал момент, когда я просто стала задыхаться. У меня была истерика. Как такое возможно, что врачи меня лечат, а улучшения нет? Врачи, конечно, привели меня в чувство, успокоили как могли. А затем меня перевели в «красную зону», где лежат очень тяжелые пациенты, — рассказывает Наталья.

Время шло. Ничего не менялось. Вскоре Наталью перевели на кислородную маску. Она почти перестала общаться с близкими — когда пыталась говорить, начинала задыхаться. Звонки сменились на скупые переписки в WhatsApp — одно сообщение в день, а то и вовсе страшное молчание. Иногда пациентке было настолько плохо, что она не могла даже печатать.

— Несколько дней я лежала в полуобморочном состоянии. Это было самое тяжелое время. У меня была гипоксия (кислородное голодание. — Прим. ред.). То ты в сознании, то без сознания, какие-то обрывки мыслей… Я молилась Богу, чтобы он помог мне преодолеть эту болезнь и вернуться домой к моим девочкам, — со слезами на глазах делится женщина.

Наталья провела в ковидарии 29 дней. Выкарабкаться с того света ей помогли не только врачи, но и отзывчивые соседки по палате, которые поддерживали ее всё время до своей выписки. Домой женщина вернулась только 16 февраля. И вроде бы дышать стало легче, но на этом болезнь не отступила — ковид «пошел на сердце».

— Первый раз мне стало плохо в мой день рождения. Трудно дышать, боли за грудиной. Я вызвала платного врача, потому что те, что в поликлинике, они ни о чём. Она меня посмотрела и сказала, что это последствия коронавируса. Выписала мне лекарства и капельницы. Слава богу, после них мне стало лучше, — рассказала женщина.

К тому самому платному врачу Наталья обращается до сих пор. К сожалению, тяжелое течение ковида не прошло бесследно. Женщину всё еще мучает одышка, а иногда накатывают панические атаки: ни с того ни с сего учащается сердцебиение, а пульс переваливает за 100.

Мише было 16 лет, когда его родителей забрали в больницу с ковидом. Первой слегла его мама Наргиз: в один день у 60-летней женщины поднялась температура и резко упала сатурация. Скорая увезла ее в «Коммунарку». Там ей диагностировали пневмонию на фоне коронавируса и 75% поражения легких.

— Мать в больнице находилась порядка двух-трех недель. По ее словам, лечили нормально только потому, что она сама медик и постоянно требовала к себе внимания. Просила сделать КТ, флюорографию, рентген легких, анализы. Без таких «подгонов» ничего не делалось. Лечащий врач сначала хотел выписать ее буквально через пару дней — с температурой, ужасной сатурацией и пневмонией. Просто старались отделаться, — рассказал MSK1.RU сын женщины Михаил.

Когда пациентке стало лучше, ее перевели в больницу в Одинцово. А после выписки Наргиз еще полгода восстанавливалась физически: легкие продолжали хрипеть, дышать в квартире было сложно, поэтому женщина каждый час выходила на балкон. Несмотря на это, она довольно быстро вернулась к работе и долечивалась на ходу.

Отец Михаила побороть опасную болезнь не смог. 63-летний Александр почувствовал себя плохо, когда Наргиз уже была в больнице. По словам сына, его состояние ухудшилось буквально за час: температура поднялась до 40, участилось сердцебиение. Скорую вызвали, когда он начал терять сознание.

В «Коммунарке» мужчина провел два месяца. Сначала он лежал в отделении терапии, но кислородное голодание усиливалось, поражение легких росло. Пациенту кололи так много антибиотиков, что у него начали отказывать почки, рассказывает Михаил. Лекарств не хватало, и инъекции для предотвращения образования тромбов приходилось покупать самостоятельно. Препараты были в дефиците, поэтому цены на них были чудовищные.

— Отец врачом не был, поэтому ничего не требовал, и лечили его куда хуже, просто «на отвали». Через полтора месяца его перевели в реанимацию. Через пять дней папа позвонил нам с мамой по видео, сказал, что ему очень плохо, всё болит, он не может дышать, ходить, у него отказывает пищеварение, сложно думать. А потом он умер. Нам об этом сообщили не сразу — через пару дней после гибели, — вспоминает Михаил.

В 2021 году Михаил еще учился в школе. Когда родителей увезли в больницу, он почти ничего не ел от стресса. А когда умер отец, «что-то доломалось». Наргиз целый год рыдала каждый день. Ее сын, наоборот, будто разучился плакать.

— Всё перевернулось с ног на голову. С отцом даже попрощаться нормально не дали — в морге сказали не подходить к телу ближе чем на два метра, боялись, что можно заразиться. Не похоронили, кремировали. Я потом урну с прахом вез на кладбище. Это худший момент в жизни: везти пепел отца в банке под мышкой. Чуть с ума не сошел по дороге, — вспоминает наш собеседник.

У Наргиз после коронавируса сильно просела память. Трагедия сделала ее более замкнутой и депрессивной: раньше женщина обожала ездить в деревню и на дачу, а теперь совсем там не бывает.

— Как будто лет на 20 постарела, — говорит сын.

— Обиду на здравоохранение, конечно, чувствую. Хотя понимаю, что больных было много и не всегда врачи справлялись, принять это не могу, — с горечью говорит москвич.

Михаил находился по обратную сторону баррикад — в инфекционном отделении «Коммунарки». Сейчас он работает хирургом, а тогда трудился медбратом именно в том месте, где врачи могли комплексно заняться пациентом и не допустить катастрофы, которая часто была неотвратима в реанимации.

— Для нас всех конец марта 2020 года был шокирующим, но не пугающим. Мир до этого не встречался с настолько быстро распространяющимся вирусом. Лично я и мои коллеги не успели напугаться. Сначала это были долгожданные выходные, затем с каждым днем осознание серьезности ситуации и необходимости нашего личного профессионального участия усиливались, — говорит Михаил.

В больнице врачи действовали четко. Чтобы не допустить распространения вируса, в отделение медики заходили через специальный шлюз. И, конечно, в полном обмундировании.

— Довольно долго и тщательно надо было себя «запечатывать». Первые разы казались невыносимыми, пот тек ручьем, очки сильно потели и тяжело было дышать. Потом стало понятно, что СИЗы (средства индивидуальной защиты, те самые «скафандры». — Прим. ред.) были недоработаны, а амуниция не особенно подготовлена к защите, — вспоминает медик.

Как и во многих других больницах, в «Коммунарке» работали сутками. Людей в инфекционное отделение везли целый день. Михаил наблюдал за пациентами, контролировал жизненные показатели, помогал в уходе, транспортировал их на исследования. Основная беготня была в дневное время, а потом медперсонал оставался на дежурстве с врачами.

— Отдых был короткий, только в «чистой зоне», чтобы скинуть утративший защиту СИЗ, мокрую одежду, принять пищу и сходить в уборную, — подчеркивает медик. — В основном после выполнения дел первой необходимости бежали работать — рук не хватало.

— В реанимацию я впервые попал во время учебы, когда проходил практику. Как сейчас помню: меня попросили довезти пациента на каталке и переложить его [на койку]. Когда я туда впервые зашел, услышал шум аппаратов, увидел пациентов в тяжелом состоянии, сразу понял, что экстренная медицина — мое, — рассказывает фельдшер реанимационной бригады скорой помощи Москвы Ибрагим (о своей работе он, кстати, пишет в Telegram-канале).

Раньше молодой человек трудился медбратом в отделении реанимации стационара. Как только туда начали везти пациентов с коронавирусом, Ибрагим попросился в «красную зону». Но попал туда только спустя полгода, потому что поначалу родители были против.

Медбрату нужно было набирать капельницы, проводить санацию (очистку) трахеи пациентов на ИВЛ, ассистировать врачу при постановке центрального катетера, проводить сердечно-легочную реанимацию. Медики дежурили сутками, отдыхали каждые шесть часов. В «чистую зону» выходили по очереди: там они могли поесть и успевали вздремнуть.

— Перед тем как я начал работать в «красной зоне», я скептически относился к новостям о том, что много людей умирает. Думал, просто запугивают. Но, столкнувшись с этим в жизни, я понял, что ошибался. Бывало, что за сутки мы вывозили из палаты 11 трупов, — вспоминает Ибрагим.

По словам медика, физических трудностей он не боялся никогда. А вот устоять морально в пандемийные годы было сложно. Во время работы в ковидарии медбрат неоднократно испытывал выгорание. Но в трудные времена медперсонал так сблизился, что вскоре Ибрагим шел скорее не на работу, а к друзьям. Утраты медики тоже проживали вместе.

— Видеть, как умирает пациент, к которому ты уже привык и успел подружиться, — это, конечно, тяжело. Некоторые пациенты мне запомнились до сих пор, хоть их уже давно нет в живых, — признается он. — Одному мужчине было всего 35 лет, поступил к нам с поражением легких 90%. Он сильно задыхался, и врачи почти сразу решили перевести его на ИВЛ. Перед этим он спросил дрожащим голосом: «Я не умру?» Эти его слова я до сих пор слышу. Он умер почти сразу. У него осталось пятеро маленьких детей. А его жена звонила в стационар чуть ли не каждый час. Я не знаю, как врачи сообщили ей о смерти мужа.

После тяжелой работы в ковидарии медик взял месячный отпуск. Увиденное заставило его переосмыслить жизнь. Ибрагим отмечает, что за пандемийные годы слегка очерствел.

— Хоть сам я человек очень добрый и эмпатичный, но когда видишь смерть каждый день, нарастает какой-то еще один слой кожи, — говорит он.

Медик Андрей Усеинов застал разгар пандемии в городской клинической больнице имени С. И. Спасокукоцкого. Там он работал санитаром приемного отделения, будучи первокурсником РУДН. И тоже просился в «красную зону» с первых дней ковида. Но попал туда только в апреле 2020 года, когда больницу полностью перепрофилировали под пациентов с коронавирусом.

— Первый день в «красной зоне» начался так: я пришел в оборудованный под санпропускник корпус, получил комплект одноразовой одежды, зашел в помещение, где лежали СИЗы. После того как ты одевался, на тебя печатали наклейку с твоими Ф. И. О., должностью и названием отделения. И далее ты через специальный санпропускник проходил в «красную зону», — описывает те времена Андрей.

Первое время за сутки в больницу поступали до 200 пациентов. Андрей перевозил их по кабинетам на анализы, КТ, в смотровую, а потом в отделение. Работы было много, и медики отдыхали всего два часа. Но студент воспринимал это как должное: «Всё-таки я будущий врач».

Каждый день санитара в больнице начинался с обхода отделения, которое занимало первый этаж корпуса. Его маршрут заканчивался в предбаннике черного хода, где на каталки складировали скончавшихся от вируса пациентов в черных мешках. Оттуда их увозили в корпус патологоанатомического отделения.

— В первую и вторую волны порой я мог насчитать до 18–20 покойников. Это было максимальное число, — вспоминает студент.

Как и многие врачи, спасавшие людей от ковида, Андрей тогда жил в отеле, который для медиков снимало правительство Москвы. Туда их расселяли специально, чтобы они не заражали окружающих. Сам студент в итоге переболел коронавирусом четырежды, все разы — на ногах.

— Мне запомнились два случая, которые я наблюдал в один день. Пациентка 95 лет, которая переносила ковид на ногах, ходила по коридорам отделения сама, весело общалась с сотрудниками. Я отвозил ее в отделение, когда увидел возраст, сильно удивился. А чуть позже к нам поступил парень лет 20 в крайне тяжелом состоянии. Скончался в реанимации, — рассказывает медик.

Для Андрея опыт работы в пандемию оказался скорее положительным. Студент подчеркивает, что получил уникальный опыт и теперь не понаслышке знает, как надо реагировать на возникновение инфекционной опасности. А еще коронавирус показал ему, что ничего не надо бояться.

— Я понял, что вокруг вируса слишком много хайпа, хотя по факту это обычная вирусная пневмония. Столько страшилок было вокруг коронавируса… А ты, работающий в «красной зоне», понимал, насколько люди сами себя накручивали, — объясняет он.

В больнице имени С. И. Спасокукоцкого от коронавируса погиб 51-летний анестезиолог-реаниматолог Иса Ахтаев. С первых дней после перепрофилирования больницы он начал работать с пациентами с коронавирусом. Заразившись, сам попал с двухсторонней пневмонией в реанимацию. Его подключили к ИВЛ, а потом и к экстракорпоральной мембранной оксигенации (ЭКМО). Но организм с болезнью не справился.

Вирусологи уже не раз говорили, что сейчас коронавирус растратил свою прежнюю силу и превратился в обычную простудную инфекцию. Прививаться от ковида уже нет смысла — инфекция мутирует настолько быстро, что прежние вакцины от них не защитят. Так MSK1.RU говорил, например, заведующий лабораторией пролиферации клеток Института молекулярной биологии имени В. А. Энгельгардта Петр Чумаков.

— Коронавирус уже не представляет большой опасности. Эта инфекция очень сильно растратила свою силу, и сейчас уже коронавирус настолько изменился, что он превратился в обычную простудную инфекцию. Новые штаммы менее опасны и в будущем будут еще менее опасны, — говорит Чумаков.

Подобные ковиду инфекции являются опасными только в начале вспышки, когда переходят от другого организма к человеку. У людей нет настолько сильной противовирусной защиты, как у животных, поэтому человек болеет очень сильно. Так случилось и с коронавирусом, когда он перешел от летучей мыши.

— Логика такая, что постепенно вирусные инфекции, которые внедряются в человеческую популяцию, становятся всё менее и менее опасными. То же самое произойдет и с коронавирусом, — отметил вирусолог.

Вакцинировать же людей или создавать новую прививку от коронавируса необходимости просто нет — инфекция постоянно эволюционирует и перестает реагировать на антитела, которые выработались в ответ на предыдущие штаммы.

Мы приносим соболезнования близким и семьям всех погибших от COVID-19.